Перед чемпионатом Европы мы попросили вспомнить былое лучшего голкипера мира 1988 года Рината ДАСАЕВА

– Вы сами в составе сборной СССР выступали на чемпионате Европы – 1988 и пропустили знаменитый гол от голландца Ван Бастена в финале. Можно было парировать тот удар?

– Я после каждой игры разбирал, что мог сделать, а что – нет. В той ситуации, наверное, можно было воспрепятствовать. Но уж больно быстро всё произошло. Я прыгнул, вытянул руку, но мяч пролетал надо мной в своей высшей точке, и достать его не было возможности. В какой-то момент мне даже показалось, что он идёт мимо. Да, если бы занял позицию не у ближней штанги, а сдвинулся хотя бы на метр к середине ворот, можно было что-нибудь сделать. Но я ожидал прострельную передачу, а не удар. К тому же против Ван Бастена действовал кто-то из наших, по-моему, Василий Рац. И когда голландец ударил, его опекун отвернулся. Стоял бы прямо, мяч попал бы в него.

– Если бы нынешняя российская сборная завоевала «серебро» чемпионата Европы, болельщики сошли бы с ума от счастья. Как страна восприняла ваш успех?

– Очень буднично. Прямо на поле нам вручили серебряные медали, мы их даже толком не обмыли. После возвращения с Евро игроки разъехались по клубам, а уже через несколько дней возобновился чемпионат СССР. Сейчас я часто просматриваю матчи того турнира. Тогда у нас была замечательная команда, едва ли не лучшая на моей памяти. Ну, может ещё сборные, выступавшие на чемпионатах мира 1986 и 1990 годов, могли с ней сравниться.

– Всю карьеру вы выступали в московском «Спартаке». Говорят, наряду с Фёдором Черенковым являлись любимчиком тренера Бескова.

– Это правда, Константин Иванович мог простить нам то, за что с других игроков спустил бы три шкуры. Но это не значит, что мне от него не доставалось. Просто отношения с тренером строились на другой – доверительной – основе. Вспоминаю, например, свой юбилейный, трёхсотый матч за «Спартак», дело было в Алма-Ате. После игры мы с ребятами собрались, отметили это событие. Константин Иванович узнал, вызвал меня, начал предъявлять претензии. «Но мы же ничего запрещённого не делали! – недоумеваю. – Просто собрались, попили пивка, пообщались». Бесков задумался: «Хорошо, отложим этот разговор. Посмотрим, как вы проведёте следующий матч». «Даю слово, что разочарованы не будете», – отвечаю. В следующем туре выходим, хлопаем вильнюсский «Жальгирис» – 2:0. Всё, больше эта тема у нас не поднималась.

– Получается, строгого запрета на употребление спиртного в команде не было?

– Конечно, нет, всё зависело от ситуации, конкретного момента. Скажем, после окончания каждого сезона Бесков ездил в Кисловодск на отдых. Однажды я собрал команду и предложил ребятам последовать примеру тренера, отправиться всем вместе в санаторий. В итоге поехало человек пятнадцать – кто с жёнами, кто с подругами. Когда Константин Иванович увидел нашу компанию, просто обалдел от такого единения.

Через несколько дней пригласил всю команду в ресторан. Посидели, расслабились немножко. Говорят, следующим утром будет хаш. Значит, надо встать в пять часов, его же едят на заре. Пришли, сидим за столом. Константин Иванович накатил рюмочку и ест с аппетитом. А нам в рот ничего не лезет. Раннее утро, суп горячий, жирный… Бесков это заметил, интересуется, что, мол, такие мрачные. Я за всех отвечаю: «После пары рюмок хаш хорошо идёт. А нам-то как?» Он кивает: «Понимаю, на что намекаешь. Вот скажи мне как капитан: будем мы на следующий сезон в призёрах?» «Обещаю, будем», – отвечаю. «Ну, хорошо», – говорит и разрешил нам тоже выпить. После этого хаш совсем по-другому пошёл. Ну и мы не подкачали, через год в чемпионате СССР второе место заняли. Из таких вот нюансов и складывались мои отношения с тренером. Бесков знал: если я от имени команды дал слово, он может не беспокоиться. Доверял и прощал многое.

– Были случаи, когда не прощал?

– Если команда заступалась за виновного, тренер в основном менял гнев на милость. Но случалось, упирался, тогда уломать его было невозможно. Особенно если футболист находился на сходе и на это место уже присмотрели другого. Бесков был достаточно жёстким, с отслужившими свой срок расставался безжалостно. По этой причине из «Спартака» ушли многие: Гаврилов, Поздняков, Шавло, Романцев… Последнего команда потеряла буквально на ровном месте. Мы возвращались на поезде после выездного поражения от минского «Динамо». И разозлённый Бесков в тамбуре громко высказал кому-то из помощников пару нелицеприятных слов о Романцеве. Олег их услышал, обиделся. «Всё, – сказал, – больше на тренировку не приду». Мы думали, это было сказано в эмоциях, начали уговаривать. Но Романцев остался непреклонен.

– «Спартак» пополняли игроки с разным характером и воспитанием. Приходилось одёргивать новичков?

– Кто бы ни приходил в команду, мы сразу брали его в оборот. Чтобы человек влился в коллектив и знал, что такое московский «Спартак». Не только в игре или на тренировке, но и в жизни. Если собираемся вместе после сезона в ресторане – была у нас такая традиция, – значит, прийти должна вся команда. Иногда приходилось ставить людей на место. В «Спартак» приглашали лидеров других команд, которые, оказавшись в Москве, порой чувствовали себя суперзвёздами. Одним из таких, например, был Виктор Пасулько, перешедший к нам из «Черноморца». Классический одессит с гонором и замашками незаменимого: мол, вот он я, принимайте. Что мы делали в таких случаях? Разговаривали, объясняли, куда они попали. Без применения силы, без мордобоя, но жёстко.

– Сейчас все штрафные санкции за нарушения прописаны в контрактах игроков. Вам было проще?

– Наоборот, нашему поколению приходилось гораздо сложнее, чем нынешним футболистам. Сейчас игроки подписывают долгосрочные контракты, на два-три года. Если кто-то нарушил режим, заплатит штраф и продолжит выступать. Штраф, к примеру, составляет тысячу долларов, а зарплата – двести – триста тысяч в месяц. В моё время контрактов не было, футболиста просто зачисляли в команду. Ребята, в игре которых тренера всё устраивало, могли выступать в одном клубе по десять – пятнадцать лет. Но если наставнику что-то переставало нравиться – пиши заявление. А уж коли нарушил режим, это приравнивалось к смертному приговору.

С другой стороны, современным футболистам труднее сохранять анонимность. Сегодня любой может тебя, сидящего в баре, сфотографировать и снимок выложить в Интернет. Раньше же тренерам приходилось рассчитывать на свои источники информации. Как правило, это был обслуживающий персонал заведения или знакомые, случайно увидевшие игроков. Вот, скажем, был у нас такой случай: пришли мы командой в пивную, а там все места заняты. Мы развернулись и уехали. На следующий день Бесков проводит собрание: мол, вы вчера нарушили режим. «Да не было такого», – оправдываемся. «Нет, было, – настаивает тренер, – вас видели». И начинает описывать, кто во что был одет. Оказывается, какой-то из его приятелей засёк нас на входе и тут же позвонил тренеру.

– Большинство российских футболистов, нынче выступающих даже в первой-второй лиге, – миллионеры. Какой уровень доходов был в ваше время?

– По советским временам мы получали достойные деньги. Средняя зарплата игрока основного состава в команде мастеров составляла 250 рублей в месяц. Член сборной СССР получал около 500 рублей. Плюс премии, по сто рублей за победу. В итоге на круг выходило по 500–800 рублей в месяц, в зависимости от уровня футболиста. Кроме того, нам приплачивали за товарищеские матчи, были и другие доплаты. В общем, жили нормально. Другое дело, приходилось решать проблему товарного дефицита. Затоваривались спортсмены в основном за границей. Обычно во время каких-нибудь турне. Скажем, проводит «Спартак» за рубежом три-четыре матча, получаешь за них деньги и тут же спешишь за покупками. Бесков, правда, не очень любил, когда игроки отвлекались на магазины, но время на шопинг всё-таки выделял.

Материальные блага посерьёзнее, в виде квартир и машин, нужно было заслужить. Просто так их не давали. Например, после того как «Спартак» в 1979-м стал чемпионом страны, нам на всю команду выделили пять «Волг». Только личное вмешательство Бескова помогло выбить шестую, лично для меня. Такая же история была и с жилплощадью. Я долго не женился, и однокомнатной квартиры мне вполне хватало. Потом семья все-таки появилась, и клуб выделил «трёшку». Но в целом больших проблем с жильём у нас не было. Бесков с основателем «Спартака» Николаем Старостиным были вхожи во все инстанции. Если кому-то из заслуженных игроков что-то было нужно, дефицит всегда выбивали.

– Знакомые характеризуют вас как достаточно религиозного человека. Вы исповедовали ислам и в годы футбольной карьеры?

– Своей веры не скрывал никогда. Просто никогда не отличался такой истовостью, как бабушка. Она была очень религиозной, молилась по несколько раз в сутки. Но все мусульманские праздники отмечаю обязательно. Раньше на матчи брал маленькую сумочку, которую во время игры клал в угол ворот. В ней хранились Коран и запасные перчатки. Однажды, правда, случилась неприятная история. На какой-то из праздников пошёл в мечеть, что на проспекте Мира. Отстоял намаз, вернулся домой. Следующим утром прихожу на тренировку, меня подзывает Бесков: «Ты где был вчера?» Я испугался, вроде никаких грехов за мной нет. «Как где? Дома», – отвечаю. «В мечеть ходил?» – «Ходил». – «Ну вот, теперь иди на Лубянку, держи ответ». Оказалось, кто-то увидел меня молящимся и стукнул в КГБ. Прихожу. Сначала выслушал нотацию, потом начали разговаривать по душам. Комитетчик, он нормальный мужик оказался, говорит: «Ринат, вам нельзя быть в мечети». – «Почему?» – «Вы человек известный, не ровён час в зарубежной прессе напишут, что советский спортсмен ходит в церковь». «А вам можно?» – интересуюсь. «Мне можно, меня же никто не знает», – усмехнулся собеседник.

К счастью, ход делу он не дал. Единственное, меня как раз в те дни должны были наградить «Знаком Почёта». Вручение ордена отложили на полгода. Но в мечеть я даже после этого ходить не прекратил. И надо отдать должное, Бесков моим походам никогда не препятствовал.

– После окончания выступлений в «Спартаке» вы несколько лет играли в Испании. Нынешние футболисты лучше подготовлены к переезду за рубеж, чем ваше поколение?

– Сейчас многие российские игроки владеют иностранными языками или учат их. В моё время языков мы не знали, да и уровень жизни в Союзе был гораздо ниже, чем в западных странах. На всё вокруг смотрели широко раскрытыми глазами. В «Севилье» по возрасту я был самым старшим, а чувствовал себя зелёным юниором. Никого не знаю, сказать ничего не могу. Хорошо, я коммуникабельный. Когда через полгода после приезда у меня отобрали переводчика, начал сам общаться с партнёрами. Ходил за ними буквально хвостом. Команда в ресторан – и я в ресторан, все на дискотеку – и я туда же. Разговаривать не мог, общался жестами, мотал головой, как немой.

Скрывать не буду, приходилось тяжело. Русских в городе практически не было, да и наши дипломатические миссии в Севилье отсутствовали. Через пару месяцев после приезда не выдержал, решил вернуться. Позвонил в Москву, начал проситься обратно. Но испанцы заплатили за меня «Спартаку» два миллиона долларов – огромные деньги по тем временам. Естественно, возвращать их никто не собирался. В итоге пришлось остаться.

– В конце концов вы обрели в Испании не только новых друзей, но даже новую жену. Супруга после переезда в Россию была удивлена популярностью Рината Дасаева?

– Когда мы познакомились, она меня совершенно не знала. Лишь потом стала понимать, с кем свела её судьба. Видела, с какими людьми я общался, как ко мне относились коллеги. Но главное – пиетет болельщиков. Полный масштаб моей популярности супруга осознала только после возвращения в Москву. Знаете, я очень боялся, что российские болельщики меня забыли. Но начал играть за ветеранов «Спартака», и выяснилось: прекрасно помнят. Первый матч был у нас где-то на Урале. С финальным свистком толпа смела все барьеры, подняла меня на руки и отнесла в подтрибунное помещение. После этого в какой бы город мы ни приезжали, везде собирались люди и просили автографы.

– Испанская родня приняла вас?

– Регион Андалусия похож на Грузию, Армению или Азербайджан. Его обитатели очень темпераментны, любят праздники и зарабатывают деньги, чтобы жить, а не экономить. Каждый месяц там обязательно проходят два-три праздника. Причём на застолье собирается вся семья – сёстры, братья, многочисленные дядья с тётками. Речь у андалусийцев очень быстрая и громкая. Георгий Ярцев, когда слышит, как мы с женой разговариваем, смеётся: «Всё время думаю, что вы ругаетесь». А это у нас темперамент такой, хотя мы в последние годы стали гораздо спокойнее. Так что с этой точки зрения в новую семью, думаю, я вписался.

А как вы думаете, какой футбол красивее, советский или российский? Кого из легендарных советских футболистов вы вспоминаете чаще всего? Пишите в комментариях