«Кто они, демоны, забравшиеся в райский сад? Люди как люди. Только — богатые люди. С отживающими, но еще крепкими аристократическими замашками. Не способные подумать о чужом благе, понять чужую боль. Желающие только, как паук, брать все, что требуется, из другого существа. Духовные, нравственные кровососы».
Читаем «Спутник кинозрителя» 1985 года (№ 11):
«Зимняя вишня»
«Послужной список режиссера Игоря Масленникова обширен и причудлив. Мы находим там, с одной стороны, «Личную жизнь Кузяева Валентина» и экранизации Пушкина, Веры Пановой, Артура Конан-Дойля, а с другой — «Гонщиков» или, например, «Под каменным небом», повествование о норвежской земле, воскрешающее один из эпизодов последней мировой войны.
Череда работ сценариста Владимира Валуцкого тоже довольно приметна. Здесь и блистательный, полупародийный «Начальник Чукотки», и «Семь невест ефрейтора Збруева», и телеэкранизация Достоевского под названием «Чужая жена и муж под кроватью», и даже мультипликационный «Пес в сапогах», где откровенно спародированы приключения трех мушкетеров и неунывающего Д'Артаньяна в борьбе с гвардейцами кардинала, превращенными здесь в ораву черных кошек.
Игорь Масленников часто появляется на экране телевизора, ведя для ленинградских зрителей популярную передачу «Для тех, кто любит кино», свободно, раскованно, непринужденно знакомя всех с новостями «Ленфильма», других студий. По первому своему образованию он журналист — окончил ЛГУ, работал в газете, потом на телевидении. Тридцати четырех лет поступил на Высшие режиссерские курсы. Журналистское прошлое не угасло в нем — оно дает себя знать в общительности и легкости понимания собеседника, в обилии интервью, статей и заметок, предваряющих и сопровождающих каждую новую его постановку.
Владимир Валуцкий от природы молчалив. Даже на встречах со зрителями из него редко вытянешь два-три слова. Он предпочитает публиковать сценарии, не статьи. Коренной москвич, он поступил во ВГИК сразу после школы. Любит уединенные прогулки вокруг дачи на реке Икшанке, кабинетное упрямое затворничество. О замыслах не выскажется никогда.
Они дружат, эти два кинематографиста, такие разные, но в чем-то, видимо, дополняющие друг друга. Дружат не только в жизни, но и в творчестве. Среди их совместных работ «Завтра, третьего апреля» — фильм, чрезвычайно высоко оцененный критикой, но не очень замеченный зрителями кинотеатров, «Ярославна, королева Франции», раскритикованная на редкость дружно, но, может быть, с чрезмерной запальчивостью, одна из серий телевизионных «Приключении Шерлока Холмса и доктора Ватсона», восторженно встреченная многомиллионной аудиторией.
«Зимняя вишня» — новый труд этих кинематографистов — тоже, мне кажется, обречена на широкий резонанс у публики.
В названии прячется лукавая, дерзкая метафора. Зимняя вишня, та самая, в пакете, терпеливо ждет, когда ее обварят кипятком и она станет совсем как «настоящая». Вот такой законсервированной до поры чувствует себя молодая, красивая и одинокая женщина с ребенком. Есть бывший муж, от которого по временам доставляются поддерживающие суммы, — и только.
Существует еще и тот, с кем хотелось бы бесповоротно связать свою судьбу, но он не свободен, и вспышки острой влюбленности перемежаются у него с периодами суровости и охлаждения. Наконец, судьба посылает нашей героине поразительный шанс — мужчину-идеал, мужчину-образец, обходительного, безукоризненно галантного, с завидной работой по дипломатическому поприщу, с кабинетом, выходящим окнами на Женевское озеро...
Но не слишком ли это похоже на сказку? К тому же любовь — чувство своенравное, его не вызовешь простым арифметическим сложением чьих-то неоспоримых достоинств. Любовь — она, может быть, еще впереди. А пока что, как ни старается обмануть себя героиня, перед ней маячит совсем иная перспектива — пусть «завидный», «престижный», пусть «совершенно исключительный», но все-таки тривиальный брак по расчету.
Свершится он или не свершится! А если сказать «нет», что останется в твоей судьбе! Все та же мучительная любовь к чужому мужу и долгие паузы у замерзшего окна, в прежней грустной ситуации «зимней вишни»!
«Иди и смотри»
В день, когда на XIV Московском международном фестивале был показан советский конкурсный фильм «Иди и смотри», создателю картины исполнилось 52 года. По поверью, подобные совпадения предвещают удачу. Так случилось и на этот раз — фильм Элема Климова был удостоен Золотого приза, а кинокритики на заседании бюро ФИПРЕССИ единогласно назвали его лучшей полнометражной лентой.
Элем Климов не сразу пришел в кино. Сначала, окончив технический институт, он работал инженером. Отсюда, возможно, его пристрастие к точности, четкости и смысловой недвусмысленности каждого кадра. Много лет он отдал спорту. Не здесь ли разгадка редкой бескомпромиссности его натуры, упрямое нежелание завышать цену сделанного... Наконец, косвенно, через молодежную самодеятельность, через популярные в ту пору конкурсы КВН судьба приводит одаренного молодого человека во ВГИК, на режиссерский факультет.
Уже первая полнометражная картина под названием «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен» сделала имя Климова широко известным. Многим казалось тогда, что явился в наше кино талантливый комедиограф, мастер сатиры и эксцентрики. «Похождения зубного врача» представили нам Климова-лирика, приверженца не столько эксцентричных ходов, сколько гротескового, преувеличенного допущения, как в притче. Блистательный мастер монтажа, один из самых сильных в нашем кино, Климов любит работать с хроникально-документальными кадрами, включая их почти в каждую из своих картин. «Спорт, спорт, спорт» стал коллажным собранием документальной и игровой стихии, самой откровенной, почти балаганной смелости, с пародированием известных сюжетов, с бесчисленными экспериментами в области скорости движения пленки и звуковой дорожки.
«Агония», «Прощание» и, в особенности, «Иди и смотри» (вы увидите этот фильм в январе) показали зрителю нового Климова — художника вольного эпического дыхания, остро интересующегося историей и ее трудностями, драматическими поворотами.
Фильм воздействует как хорал, как реквием, как прощальная месса у братской могилы. О минувшей войне были сняты прекрасные картины в масштаб нашей ненависти, в размер нашего всеобщего мужества. «Иди и смотри» — в обхват вселенской нашей боли.
Фильм кончается, а ты еще долго не можешь перевести дыхания, будто вконец изрыдался у дорогого обелиска. По этому чувству нехватки дыхания, по лихорадочной дрожи души ты безошибочно опознаешь в фильме Элема Климова произведение, которое становится классикой уже в день премьеры. Высокой классикой советского и мирового кино.
«Прощай, зелень лета…»
Тимур и Ульфат родились в один и тот же день, в одном и том же родильном доме. Не знали родители, встретившиеся на ступенях и радостно прижимавшие своих отпрысков к груди, что «тот мальчик и эта девочка как бы самой судьбой предназначены друг для друга.
Мотив, знакомый по старым восточным сказаниям, помогает зрителю лучше понять замысел сценариста и режиссера. Перед нами история любви, любви необыкновенной, способной преодолеть все препятствия и успешно преодолевающей их все, кроме...
Кроме препятствий, заложенных в нас самих, в нашем пылком, но отходчивом сердце, слишком легко привыкшем к формуле: «чтобы все было, как у людей!».
Режиссер Эльёр Ишмухамедов громко заявил о себе с первых же самостоятельных шагов, с фильмов «Нежность» и «Влюбленные». Заявил не только своеобразием почерка, совмещающего лирику и патетику, пристрастием к мягким, музыкальным тонам, к сценарной недоговоренности. Примечателен был и его герой, умеющий оставаться романтически цельным, возвышенным, полный какой-то детской радости бытия, бесхитростной незамутненности в вопросах добра и зла.
Прошли годы. Ныне Э. Ишмухамедов снова обращается к знакомой фигуре своего героя, чтобы проверить его на крепость с высоты прожитых лет, с учетом новообретенного опыта.
Не отдает ли инфантильностью еще вчера умилявшая нас цельность? Не опасна ли затянувшаяся с годами «естественная» простота черных минусов и небесно-голубых плюсов в размышлениях об окружающем мире! Не есть ли это вполне реальная социально-психологическая проблема для поколения, для той его части, что подозрительно легко от бодрой романтической риторики переходит к примирению с отжившим и косным, к капитуляции перед повседневными, прозаическими обстоятельствами.
В фильме «Какие наши годы!» вопрос был только поставлен. Герою, смирившемуся, ради легкой, комфортной жизни пошедшему на поклон (и в зятья) к большому, могущественному начальнику, противопоставлялся его бывший друг, аскет и бессребренник, мальчишески восторженный, несмотря ни на что.
После «Юности гения», как бы прикоснувшись к аккумуляторам щедрой души подвижника, Э. Ишмухамедов возвращается к прежней теме, чтобы углубить ее, взять в более серьезном повороте.
Тимур, каким он предстает в картине, разом несет в себе и высокие принципы, и готовность к конформизму, и упрямство борца за справедливость, и крепкую хватку «делового» человека. Куда приведет его жизнь! Или, еще откровеннее, какую жизнь он выстроит для себя!
В восточных сказаниях, о которых мы упоминали, чистым, любящим, предназначенным друг для друга существам мешали соединиться внешние обстоятельства, из которых главное — социальное неравенство: он — ханский сын, она — дочь нищего горшечника или кузнеца...
Отрывок из достопамятного индийского «Бродяги», включенный в ткань фильма как одно из сильных впечатлений детства, иронически подчеркивает тот же сюжетный ход:
Радж, украденный из богатого дома, вырос среди отребья и теперь не может претендовать на руку аристократической возлюбленной... Имущественное неравенство!
В наши дни? Не смешно ли это? Сценарист Д. Исхаков и режиссер Э. Ишмухамедов поворачивают вопрос несколько иной стороной.
За спиной бедняжки Ульфат не только оголтелые грубияны-братья, не только мрачный отец, напичканный феодально-байскими пережитками. За этой семьей стоит особая линия поведения, отблеск некоего тайного клана деляг и махинаторов. Любви, как и другим вполне бескорыстным чувствам, эти люди противопоставляют ради наживы: «надо».
«Надо» разрушить возможный союз влюбленных, поскольку у Тимура нет ни копейки за душой, «надо» уговорить Ульфат выйти замуж за некоего преуспевающего Типа, а если девушка примется упрямиться, «надо» сломить, запугать ее, в том числе и угрозами в адрес Тимура...
Тот, кто ждет счастливой развязки, явно поторопился: фильм еще только начинается. И нас ждет совершенно непредусмотренный поворот сюжета. «Если мир не исправится, месье, он рискует потерять последнего праведника»,— так было сказано в одной старой французской пьесе.
Эту шутку мог бы повторить Тимур, повторить вполне серьезно. Потому что он-то как раз и оказывается таким, «бывшим праведником». Тяжело избитый, едва выживший, решив наверстывать разлуку успехами в труде и учебе, он вдруг оказывается деловитее самых «деловых», нужнее всех «нужных»...
Что человек теряет на этом пути — вот о чем эта неожиданная, драматичная, весьма примечательная лента.
«Утро обреченного прииска»
В духе старых книжек для подростков этот фильм можно было бы назвать «Приключения мешка с золотом». В самом деле, вокруг этого мешка затеваются козни и заговоры, творятся обманы, подлости и убийства. Шутка ли — три пуда. Около пятидесяти килограммов! Да в какое время — когда «катерниками» и «керенками» впору обклеивать стены, а каждый самозванный атаман, торопящийся объявить в Сибири и на Дальнем Востоке собственную власть, тут же печатает ассигнации на миллионы миллионов.
Старатели, полуразбойничья артель, тайком от хозяина прииска намывают этот мешок и скрываются с ним. Скрываются трое, оставив позади себя четыре трупа своих бывших товарищей. Они не знают, беглецы, что тяжелый рыжий песок в последний момент им удачно подменили чугунной крупной дробью. Это сотворил старик-бродяга, одинокий старатель, погубивший свою жизнь в тайге. Сотворил — и раскаялся. Выдал клад представителям новом, еще не окрепшей, большевистской власти. Но приключения трех пудов на этом еще не кончились. Враг ходит рядом, враг не знает жалости, всеми доступными ему средствами будет он добиваться сведений о том, где перепрятан проклятый, окруженный вереницей смертей груз...
Когда-то казалось, что «вестерн» — жанр сугубо американский. Спору нет, в чистых, канонических своих формах он возник и мог возникнуть только как поэтизация Дикого Запада и стародавних времен, когда в те края еще не пришла цивилизация с железными дорогами и банками, с судами и тюрьмами, с полицией и армией, с жесткой регламентацией поведения каждого индивида. «Вестерн» возникает как мнимый эпос, как мифология страны без истории.
Сегодня жанровые модификации, подобные «вестерну», не редкость в репертуаре многих других стран. Довольно часто подражание строится по формальным признакам — волна итальянских «спагетти-вестернов» исправно помещала своих героев все в те же просторы бескрайних американских прерий. Случается, чего греха таить, и у нас находчивый и торопливый мастер наскоро переодевает типичную фигуру шерифа в форму милиционера середины двадцатых годов... Ничего, кроме конфуза, не поджидает нас на этом пути.
Другое дело, когда верно выбранное географическое место действия и соответствующий временной отрезок пробуждают к жизни некоторые координаты, типичные для поэтики вестерна: земля, на которой власть еще не установилась окончательно, открытое столкновение стопроцентного зла со столь же несомненным добром, ситуация, при которой самым убедительным аргументом в идейном споре все- таки оказываются крепкий кулак, быстрый пистолет. А если еще к этому добавить толику иронии, тогда возможны такие безоговорочные удачи, как «Начальник Чукотки» или «Белое солнце пустыни»...
«Утро обреченного прииска» не несет в себе нового открытия в этой области. Но зритель, любящий напряженный сюжет, погони и перестрелки, получит от этого фильма большое удовольствие.
«Контрудар»
Тема минувшей войны стала для нашего кино традиционной. Это вовсе не предполагает однотипных жанровых или сюжетных форм.. Есть своя глубокая логика в том, как эволюция киноязыка, меняющаяся атмосфера общественных запросов приводят от «Сталинградской битвы» и «Третьего удара» к «Балладе о солдате» или «Дому, в котором я живу», от «Судьбы человека» и «Особо важного задания» к «Блокаде» или «Отряду».
Лирико-психологические фильмы «А зори здесь тихие...» или «В бой идут одни «старики» в репертуарном списке сосуществовали с монументальным «Освобождением» и эпическим «Они сражались за Родину».
В наши дни явственно заметен на экране проснувшийся интерес к фигуре талантливого военачальника — она берется в совокупности качеств человека и специалиста, в опоре незаурядной профессиональной подготовленности на щедрые душевные богатства личности.
Совсем недавно пресса горячо приветствовала фильм режиссера Игоря Николаева под скромным названием «День командира дивизии». И вот теперь киевские кинематографисты выносят на суд зрителя свою новую работу «Контрудар» — она могла бы называться «Несколько недель из жизни командующего фронтом».
Перед нами пройдут события ноября и декабря 1943 года. Киев освобожден. Взят Житомир. Однако этот стремительный кинжальный рейд воинских частей под командованием Николая Федоровича Ватутина стоил дорого — в штабе фронта сознают, что части измотаны, потери велики, техника требует ремонта, необходимо пополнение боекомплекта и запасов горючего. Возникает опасность окружения далеко прорвавшихся частей, их отрыва от своих.
И, конечно, опытный, изворотливый противник, гитлеровский фельдмаршал Манштейн не оправдал бы своего прозвища «хитрой лисы», если бы не почувствовал слабые места в стратегическом положении наших сил. Потирая руки, он уже торопится с прогнозом, мечтая отомстить за Сталинград.
Роль Ватутина исполняет Виктор Павлов. Исполняет вразвалку, неторопливо, будто нарочно подчеркивая штатский, даже несколько мешковатый вид своего героя. Довольно грузный для своих сорока двух лет генерал вовсе не стремится блеснуть военной выправкой, этакой умелой хваткой прирожденного военного специалиста. Недаром же нет-нет да и мелькнет на лице этого мудрого и очень усталого человека мечта-отблеск о тихом, мирном дне, о пчелках, жужжащих на лугу, о конском ржанье за неподвижной рекой...
Когда надо, командующий умеет жестко бросить гневный, облитый горечью упрек. Может коротко распорядиться: «В трибунал!» Но чаще и куда охотнее он беседует с подчиненными тепло, сердечно, по-домашнему. Любя почти что по-отцовски своего адъютанта (артист Владимир Вихров), он, отведя его в сторону, все же примется хмуро, по-стариковски распекать за почудившееся ему несерьезное, нетоварищеское отношение того к юной телефонистке по прозвищу Лютик...
Общая драматическая ситуация усугубляется тем, что стратегический план Ватутина — дерзко-неожиданный — не сразу становится убедителен для Москвы.
Сдать Житомир, чье взятие совсем недавно было встречено праздничным салютом и веером наград! Оттянуть свои войска, пока враг еще не принялся наседать, а втихомолку готовить фланговый удар на окружение!..
Между тем идет Тегеранская конференция, перед лицом высших руководителей союзников дорог каждый успех на нашей земле, последствия же вроде бы беспричинного отступления трудно предвидеть в политическом отношении.
Верховный Главнокомандующий присылает Жукова, потом Рокоссовского, чтобы разобраться в обстановке на месте. Ватутин же, готовый к любым поворотам судьбы, гнет свою линию.
Житомир сдан, меры маскировки и дезинформации, предусмотренные нашим командованием, заставили Манштейна поверить в мифическое направление удара, тогда как исподволь идет перегруппировка сил для неожиданного контрудара совсем в ином месте. Счет идет на дни, потом на часы, минуты, секунды — и вот она, новая, внушительная победа, безукоризненно ясная с первых залпов. Стремительная, неотвратимая, всесокрушающая, как стальная, безудержная в своем развороте пружина.
«Секрет фирмы»
Есть у Михаила Жванецкого потешная реприза о необыкновенно чистом человеке, не ходящем туда, где надпись «Вход воспрещен» и отмахивающемся от «левого» дефицита. На него смотрят, как на маленькое чудо, и только женщины, даже те, кому совсем нечего терять, отклоняют такого претендента: «Он что же, на одну зарплату жить будет!».
Виктор Миря — такое же сокровище. Популярный журналист, модный телекомментатор, он именно «живет на одну зарплату» и не представляет себе, как это можно — воспользоваться чем-то из-под прилавка, пройти в дверь, для обычных смертных заповедную, или представить себе, что на недоливе, разбавлении вина, на махинациях с этикетками и ценами можно наживать большие деньги.
А попал он, в довершение сатирического сюжета, в самое логово подпольных махинаторов, в объятия к «дяде Бахусу» — так именуют в этих кругах плюгавенького, но всемогущего старичка, интеллектуального вдохновителя подпольного бизнеса в винно-торговой фирме.
Стоит этому скромняге шевельнуть пальцем, и роскошная шуба летит с витрины к Виктории, невесте журналиста, мигом сооружается немыслимый ужин в самом фешенебельном ресторане, податливые красотки пасутся у Мири за спиной...
Да что там! Даже лифт, годами закрытый то на ремонт, то на профилактику, тут же, немедленно пускают в ход, стоит только дяде Бахусу поднять телефонную трубку.
Прожженный махинатор со слезами радости слушает тирады подвыпившего Мири о том, что такое дружба, любовь, к чему следует стремиться человеку...
Для матерого мошенника это — как трели соловья, как детские голоса на залитой солнцем лужайке. И возмечтал «простодушный» Бахус женить Виктора на своей дочери, капризуле весом под сто килограммов, мечтавшей о муже.
Приходится бедняге Мире до поры разыгрывать из себя восторженного поклонника. Потому что вид раззявы и человека не от мира сего он напустил на себя с расчетом добыть новый, сенсационный материал для разоблачительной статьи, хотя, может быть, это не самый лучший способ борьбы с преступностью...
«Демоны в саду»
В этом фильме из кадра в кадр пересыпают тяжелое, литое зерно, пересчитывают длинные и твердые палки колбас, свисающих с потолка, переливают тягучее оливковое масло из чана в кувшин, из кувшина в бутылку покупательницы. В подвале, в амбаре, в самой лавке горой громоздятся ряды банок-склянок, бутылей, консервных коробок с зазывными этикетками. Подсчитанное, оприходованное изобилие. Скольких можно было бы накормить и облагодетельствовать. И все покоится мертвым грузом под колючим взором старой доньи Глории, думающей, похоже, только об одном: не позарился ли на что бедняк-покупатель, не воруют ли свои же работники, не бросил ли кто из родичей дверь незапертой, ящик незадвинутым...
В испанском театре, в прозе, а теперь уже и в кино, по традиции, дает себя знать тяга к образно-метафорическим ситуациям. Вот и в этом фильме с откровенностью притчи нам показали дом, крепкий, как крепость, где у обитателей в буквальном смысле слова есть все, чтобы быть счастливыми. А они мучаются, терзают друг друга, готовы зарезать или застрелить — просто так, чтобы излить беспричинно накипевшую ненависть,— и снова, и снова грабят постороннего для них человека, служанку Анхелу, у нее, неимущей, отнимая последнее, чем она живет.
Так устроена эта жизнь. Им — праздничные наряды и свадебный стол, ей — голодное, терпеливое одиночество. Им — успехи карьериста Хуана, хвастающего близостью к генералиссимусу Франко, ей — все мытарства незамужней матери. А чуть встанет на ноги крошка-сын, они и его уведут, отнимут, потому что нет у семейства другого наследника.
И снова то же: им — крупная сумма, выкраденная из сейфа, чтобы прикрыть семейный скандал, а ей — прогулка в тюремную камеру между двумя карабинерами.
Кто они, демоны, забравшиеся в райский сад? Люди как люди. Только — богатые люди. С отживающими, но еще крепкими аристократическими замашками. Не способные подумать о чужом благе, понять чужую боль. Желающие только, как паук, брать все, что требуется, из другого существа. Духовные, нравственные кровососы.
Фильм не разжевывает свою главную мысль, не развертывает ее в поворотах поясняющих диалогов. Самим действующим лицам она, возможно, никогда не откроется. Режиссер рассчитывает на нашу зрительскую чуткость и наблюдательность, ведь понять эту мысль несложно!
Социальное бесправие одних оборачивается у других социальной вседозволенностью и снова, и снова отзывается нравственными уродствами. Возмездие неотвратимо: приобретательство приводит к потерям, тогда как жертвы, даже вынужденные, окупаются душевным покоем, сознанием совестливой праведности.
«Конвой»
Мы знаем имена больших мастеров американского кино, высокоталантливых художников, озабоченных насущными проблемами века. В книгах, в брошюрах, в статьях о Голливуде мы познакомились и с противоположной крайностью, весьма распространенной в съемочных павильонах «фабрики грёз»,— с крепкими профессионалами, ловко и находчиво поставляющими товар на потребу и обычно нисколько не скрывающими, что единственная цель их усилий — изготовить самый ширпотребный ширпотреб, угодить самым распространенным вкусам самого широкого зрителя.
Меньший интерес вызывают своего рода переходные фигуры — режиссеры более или менее прогрессивные, согласные чем-то поступиться в своей художественной и гражданственной программе в интересах коммерции, или — холодные, жесткие ремесленники, выкидывающие с учетом дня модный лозунг, россыпь бунтарских фраз в диалоге, хорошо подсчитав, какими дополнительными дивидендами они отзовутся.
Среди этих противоречивых, переменчивых фигур фигура Сэма Пекинпа выглядит, пожалуй, самой причудливой. Каждая из его нашумевших, не знавших прокатного неуспеха картин строится прежде всего как напряженное, стремительно развертывающееся действие, с эффектным столкновением полярно настроенных персонажей, что неминуемо приводит к столкновению физическому, на кулаках или с разнообразным оружием в руках, от самого холодного до сверхгорячего.
Создается впечатление, что этот даровитый постановщик, неистощимый на самые фантастические выдумки, больше всего озабочен тем, чтобы на какое-то время завоевать звание «рекордсмена» — создателя «лучшей погони», «лучшей драки», «самой мучительной сцены» из череды эпизодов пыток, насилий и издевательств, которыми любит куражиться рядовой американский кинорепертуар.
В сенсационных некогда «Соломенных псах» Дастину Хоффману пришлось, отбиваясь от шайки разбушевавшихся головорезов, штурмующих его виллу, уничтожать их не только из двустволки, но и вилами, и раскаленной кочергой, а одного, забравшегося в дымоход, так и вообще сварить заживо в огромном котле с кипятком.
И между тем в каждой из работ Пекинпа была четко сформулированная идея, чаще всего либерального пошиба, иногда не бог весть какой философской глубины, но с потугами на вселенское обобщение.
То он обличал разгул жестокости в современном мире, то оплакивал нынешнего человека, забывшего в конторах и перед телевизором былую цельность своих предков, то печально объявлял, как в тех же «Соломенных псах», что интеллигент-книжник, стоит его чуть-чуть поскрести, по запасам зверства в душе недалеко ушел от пещерного человека...
«Конвой» впервые представляет творчество Пекинпа на наших экранах и отобран для этого вполне заслуженно. Снова перед нами — большой подарок любителям стремительного, лихо и беспредельно разрастающегося действия, по сложившейся в Голливуде формуле «чейсроад фильма» — истории дорожной погони. И снова перед нами вереница «рекордов» — по части столкновений, успешных или безуспешных погонь, прыжков с мостов и так далее.
Но на этот раз Пекинпа увенчал свой фильм, вышедший в 1978 году, идеей сравнительно редкой для американского экрана: идеей солидарности, профессиональной, классовой, всенародной. Стычка шоферов-профессионалов, дальнорейсовиков, дает как бы первоначальный толчок неостановимой цепной реакции. Коллеги вступаются за товарища, попавшего в беду, к ним присоединяются новые и новые смельчаки. Вокруг грузовика, еще вчера доступного свистку из полицейской машины, постепенно вырастает колонна — «конвой».
Вспышка справедливого гнева со стороны обиженного властями человека вылилась в коллективное сопротивление. Все в новинку — надо учиться навыкам коллективных действий, взаимопомощи, общей стойкости, а не мыслям только о собственной участи. И Америка простых людей на глазах у которых разворачивается это удивительное зрелище, от души приветствует смельчаков, видя в них не отчаянных бунтарей, а сплоченный воедино могучий рабочий кулак.
Впрочем, жанровый канон остается самим собой, а Пекинпа — остается Пекинпа, и в финале фильма экран захватывает снова стихия чистого приключенчества, с почти что сказочными исчезновениями и возникновениями вновь...» (Демин, 1985).
Автор статей в этом номере «Спутника кинозрителя» - киновед и кинокритик Виктор Демин (1937-1993).
(Спутник кинозрителя. 1985. № 11).
