Кажется, об ультимативном долгострое Фрэнсиса Форда Копполы слышал если не каждый встречный, так каждый интересующийся кино человек точно. "Мегалополис" разрабатывался в голове ещё юного и неопытного режиссёра с самых 1970-х, претерпевал множество сценарных и визуальных метаморфоз, отправлялся в долгий ящик и оживал на несколько лет только для того, чтобы снова кануть в небытие через определённое количество времени. Производству "Мегалополиса" мешали отсутствие инновационных технологий, масштабные террористические акты, незаинтересованность продюсеров, негативное зрительское влияние и широкая перестановка голливудских правил. Почитателем творчества Копполы всегда казалось, что его opus magnum в скором времени будет окончательно отменён, однако сам постановщик не отказал в воплощении своей ребяческой мечты: громоздкий и разноплановый мир "Мегалополиса" всё же был материализован в реальность, пускай и не так, как того желал массовый зритель

Не восхититься стремлениями Копполы довести до ума проект своей мечты - невозможная задача: ради долгожданного старта производства постановщик продал все свои виноградники, отказался от весомой части накапливаемого годами имущества, послал в лоб всех консервативных дистрибьюторов и продюсеров и снял свой фильм именно так, как того хотел сам Фрэнсис. От того к "Мегалополису" сложно относиться со всей злобой: это поток чистого и бессвязного воображения режиссёра, компиляция всех его мыслей и визуальных этюдов, нарабатываемых даже не годами, а десятилетиями. "Мегалополисом" можно восхищаться или ужасаться в равноценном количестве, но один фактор картины всё же остаётся неизменным: новое творение Копполы можно ругать от чистого сердца только со скрипом в зубах

При всех вводных параметрах истории, претерпевавшей масштабные изменения ещё с конца 1970-х, вовсе не удивительно, что "Мегалополис" сходу же лишился коренной сценарной фабулы и рассыпался подобно карточному домику, толком не начавшись. Посреди сюжета находится трансгрессивный Нью-Йорк, иронично обозванный Копполой Новым Римом (New Rome City): здесь случается противостояние гениального и своенравного архитектора Цезаря Катилины, желающего создать для граждан города полноценную утопию, и консервативного мэра Фрэнка Цицерона, живущего исключительно прошлым. Параллельно с глобальным конфликтом творчества и бюрократии "Мегалополис" представляет разветвлённые линии второстепенных героев: вот, племянник Цезаря, Клодио (чудовищный и в то же время великолепный перформанс Шайи ЛаБафа), желает отобрать у своего отца (Джон Войт) управление над самым влиятельным новоримским банком, мечтательная дочь Цицерона (Натали Эммануэль) увлекается словами и действиями Катилины, следуя за ним по пятам, а честолюбивая журналистка (Обри Плаза) заключает с Клодио пари, надеясь заполучить свою часть сделки и в то же время морально отомстить Цезарю за плачевное окончание их недолгого романа

По одному лишь описанию "Мегалополис" представляется громоздкой махиной, повествовательная линия которой трещит по швам из-за навала новых имён, локаций, событий и сюжетных линий. Арка взаимодействий Катилины и Цицерона сменяется визуализированным путём Джулии, дочери мэра Нового Рима, ищущей собственное предназначение, а после Коппола отводит значительную часть экранного времени раскрытию деспотизма в семье управляющего Национального банка Красса. "Мегалополис" штормит, так сильно, что в определённый момент он начинает спешно забывать о коренной сути своего изложения: заигравшийся в выдумки Коппола всё же застревает в мире лиминальных фантазий, в связи с чем его проект мечты не выдерживает планку широкого откровения. Хотя Фрэнсис до последнего нещадно добивает своё детище глубокими афоризмами и претенциозными вырезками из литературных произведений древних римлян

Несостоятельность "Мегалополиса" видна и в его несбалансированной претенциозности: вот, герои по шаблону зачитывают цитаты Марка Аврелия, а в другой момент - шутят про секс и размышляют о месте женщины в цивилизованном обществе (шовинизм Копполы, кажется, открылся в нём сравнительно недавно). Фрэнсис, как и сам Цезарь Катилина, старается создать из "Мегалополиса" утопию, место, в которое гражданин/зритель сможет сбежать от всех проблем из реального мира, вызванными брюзжащей бюрократией и автократическим фашизмом, но утопия эта далеко не так идеальна, как кажется на первый взгляд (хотя фильм до последнего пытается доказать аудитории обратное)

Выражается эта несостоятельность и в визуальной части, которая нещадно соединяет практическую и дешёвую графическую формы так неестественно, что грань между реальностью и фантазиями Копполы начинает размываться уже с открывающей сцены. Величественные сцены на натуре сменяются непропорциональными "задниками" и устаревшими 3D-эффектами, вид которых современные авторы обходят за километр уже как целое десятилетие. Коппола консервативен настолько, что до последнего отказывается принимать новые своды правил и законов кинематографа: при таком случае техническая сторона "Мегалополиса" перестаёт быть моветоном и превращается лишь в данность, которую обычному зрителю следует просто принять

Приверженность Копполы консерватизму видна в каждом шоте фильма: будь то лирические размышления героев о столкновении будущего и настоящего, вызывающие лишь фейспалм комедийные сегменты или очень настойчивое соотношение Фрэнсисом Древнего Рима и современного Нью-Йорка: история циклична, но не для каждого великого постановщика. Даже не для того постановщика, чьими руками были возведены совершенно новые жанровые стандарты: хотя от того не восхититься "Мегалополисом", хотя бы его редкими деталями и этюдами, так и не получается. Коппола старается вызвать у зрителя эмоции, негативные или положительные, и в то же время искренне рефлексирует по своей молодости, окунаясь в вереницу подростковых и ребяческих фантазий - это ли не пример грациозного успеха?

В конечном счёте любому зрителю должно быть очевидно, что Копполе всё равно на суровый приём "Мегалополиса" у критиков и зрителей. Это его детище, его проект мечты, возводимый, подобно Новому Риму, годами: бесконечный и отказывающийся заканчиваться поток бессвязных грёз о великих кинематографических свершениях, где Коппола выступает честным архитектором, а киношники-снобы - деспотичными узурпаторами власти. "Мегалополис" полностью оправдывает своё броское и прозаичное название, проецируя на кино-плёнке чистую магию кинематографа: настолько неоднозначную и амбивалентную, насколько же режиссёрски отточенную. И если проект мечты Копполы нельзя назвать полноценным авторским успехом, к которому постановщик подбирался всю свою сознательную жизнь, то что тогда в принципе можно окрестить успехом?