(«На бойком месте»)

«Вукол Ермолаев Бессудный, содержатель постоялого двора на большой проезжей дороге, крепкий старик лет под 60, лицо строгое, густые, нависшие брови». Мне кажется, что А.И.Кочетков, сыгравший роль Бессудного в телеспектакле, как нельзя лучше подходит для этой роли.

Первый же диалог в пьесе показывает нам стремление его к выгоде. Поначалу кажется, что просто стремится он иметь подходящую «клиентуру», чтобы нажиться на проезжающих: «Купцы спрашивают, где кормить будем? Известно, говорю, где: на "Бойком месте" у Вукол Ермолаича», - «Да спасибо, спасибо, что не забываешь». – «Да что спасибо. Мы тоже ласку помним… Ты бы меня хоть двугривенничком осеребрил». – «А из каких доходов? Ещё твои купцы-то у меня ничего не прожили. Вот погоди, по доходу глядя, и тебя не забудем». – «Так я кормить пойду». – «А ты не торопись, пущай у меня погостят подольше, не всё ж одним покровским от них пользоваться». О купеческих «делах» ямщик скажет чуть раньше: «Известно их занятие: пить да чтоб бабы подле, значит, для балагурства, и сейчас бумажками оделять». Вот и старается «содержатель» ублажить проезжих. Для этого используются чары жены, которая для вида будет возмущаться («Поди балясничай с ними, с охальниками»), но, услышав, что «тут сотни летят», сразу готовится действовать. Именно для забав проезжающих в дом взята сестра Бессудного Аннушка (некоторое удивление вызывает, что она – «девушка 22 лет»: но, возможно, от разных матерей?), вовсе этому не радующаяся: «Жила я у матушки, никакой беды не знала! Взял ты меня на погибель на мою!» - «Какая погибель, дура! Что тебе у матушки? Только и свету, что в окне; ты и людей-то не видала. Я тебе добра хотел». Только кому «добра хотел» - ей или себе? Тут и вспомнишь о «хозяине постоялого двора, имевшем разбойничий вид и торговавшем пятью дочерями». Только вот Аннушка не позволяет торговать собой - и приходится сокрушаться: «Жену-то я взял, кажись, не ошибся; а сестра-то мне не ко двору пришла. Ей бы в монастыре жить, а не на постоялом дворе».

При этом проезжие «отсортировываются»: одних почтительно принимают, другие же... «Проезжие позываются! да, кажись, народ-то такой, что пущать не стоит». – «Так и не пущай! На что нам дряни-то! Только место занимают, а корысти-то от них немного».

Желание заработать на постояльцах, наверное, ещё не преступление. Однако кое-что настораживает ещё в первой сцене. Сначала диалог с сестрой: «А ты что губы-то надула? Даром, что ль, вас кормить-то в самом деле! Как у тебя в глазах стыда-то нет». – «У тебя стыда нет, а у меня есть». – «Анна!! Ты смотри, не разбуди во мне беса! Во мне их сотня сидит; как начнут по моим жилам ходить, в те поры у меня расправа ножо́вая». – «Так уж убил бы ты меня скорее, коли тебе кровь-то человеческую всё равно что воду лить». Почему вдруг разговор о забавах с приезжими купцами выльется в упоминание о «расправе ножо́вой» и пролитии крови?

И почему так встревожит хозяина известие, что «капитан-исправник едет»? Смотрите: «Бессудный вынимает повешенный на шее кошель, достаёт ассигнации и отдаёт жене», приказав: «Поди скажи, что нездоров, с похмелья, мол, головой мается» (ей, разумеется, удастся начальство урезонить: «Уж такой-то шутник! Такой-то шутник! Измял всю, право». – «Не сахарная, не развалишься»).

Разгадку мы узнаем чуть позже: услышим, как Бессудный с ямщиком будут сговариваться, чтобы задержать купца Непутёвого (уточнив, много ли с ним клади). В конце пьесы будет помянуто зелье, которым хозяин здесь «проезжающих поит» (он, правда, скажет: «Ты докажи прежде, что я пою, да потом и разговаривай»), по-видимому, дурманящего свойства (раз от перебора «проспит часа два, да дня три голова проболит»), помогающее в «делах». Ямщик Раззорённый нехотя признается: «Будто опаивает чем-то, потом оберёт да с двора в шею; мне, говорит, с тобой с пьяным не возиться. А кто ж его знает, может и врут». Непутёвый послушается советов Аннушки и вовремя уедет, но Бессудный с работником уже затевают другое дело: прослышав о других проезжающих («Первое дело, в самую полночь они в ваш лес приедут, да очень пьяные, а лес-то на двадцать вёрст; а второе дело, чемодан сзади не очень складно привязан, совсем не по здешнему месту»), которые «без всякой опаски едут, уж больно просто», он приказывает работнику готовиться: «Савраска в поле?.. Пригони да овса задай, пущай хоть всю меру съест. Да вымажи тележку хорошенько… Как станет смеркаться, ты выезжай из двора налево, да потом лесом круг двора и объедешь к большой дороге и жди меня там в кустах».

Попытка ограбления кончилось неудачей («Слез я тихо, подошёл к тарантасу, слышу, храпят; стал я веревки отвязывать осторожно, что сам себя не слышу, как он меня ошарашит! Да как крикнет: "Стой, ямщик! не слышишь, грабят!" Да как выскочут трое. Не впрыгни я в телегу да не повороти ты живо, только б мне и на свете жить»). Но научит ли это чему-нибудь Бессудного? Думаю, что нет. Судя по распоряжениям Вукола Ермолаича, была эта попытка не первой и, думается, отнюдь не последней. Заживёт голова, возможно, немного поутихнут разговоры – и всё начнётся с начала. Не случаен финал:

«Жук. Хозяин! проезжие.

Бессудный (жене). Ну поди! встречай!»

Неизвестно только, как дальше сложится судьба Бессудного из-за отношений с женой (вспомним продолжение финальной реплики: «Улыбайся, дьяволи, а расчёт после»). Цену своей благоверной он знал всегда: «Перед кем ты тут свою покорность показываешь! Уж ты при людях лисой-то прикидывайся, а я тебя и без того знаю». Его просто устраивало, когда жена кокетничала с заезжими гостями, принося этим достаток в дом. Но его никак не устраивают её отношения с Миловидовым (думаю, и потому, что выгоды от этого никакой нет, и потому, что, в отличие от флирта с проезжающими, тут уже похоже на что-то длительное и постоянное).

Узнав от работника, что «гости непрошеные», а именно барин, сидят «подле хозяйки», он уже хватается за нож: «Ну, барин, держись теперь!» И Миловидову прямо скажет: «Ты шутить шути, а за больное место меня не задевай! Я ведь не погляжу… Ох, барин! да если все это правда, ты уходи лучше». И вот тут-то и охарактеризует себя (я уже приводила эту цитату): «Нехорош я в сердцах, я самому себе страшен, я проклятый человек». И не думаю, что «проклятого человека» возможно остановить…

Напомню, что он уже рассказывал «притчу» о своём «приятеле», оставшемся за убийство жены безнаказанным («Да кто ж видел? Кто докажет? Сгорела, да и все тут»). «Приятель» «потом на Афон молиться ушёл», но Бессудный считает его абсолютно правым – он ведь ещё и пояснил: «А по-моему, так и судить-то не за что: моя жена, я в ней и властен».

И Евгения страшно пугается угрозы: «Ну, да вот я с мужем поговорю: он тебя рассудит по-своему». – «Не губи! Ради Бога, не губи! Лучше возьми убей меня из своих рук, только мужу не говори». – «Неужели ж тебя помиловать! Ведь за то, что ты сделала, в Сибирь ссылают, на каторгу». – «Легче мне в Сибирь идти».

А сейчас Вукол Ермолаич практически убедился в неверности Евгении. Снесёт ли? Сомневаюсь. Кажется мне, что очень скоро комедия превратится в трагедию.

Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь

"Путеводитель" по пьесам Островского здесь